Улыбка стала хищной - и почему-то испугала служанок, тонко чувствовавших настроение госпожи. Злое торжество - даже, скорее, призрак  его - отразилось в глазах Дхакиры, сделав их живыми. Если присмотреться - то было видно что возможно её глаза были бы голубыми - будь она зрячей. Голубые глаза, бледная кожа, светлые волосы - все это ясно выдавало древнюю нуменорскую кровь. Единственная грязная примесь - её собственное имя. В детстве её отец шутил, что если бы он не знал наверняка, решил бы что её мать ей вовсе и не мать - так мало в ней было от горцев.

Но слишком много - одно только имя - слишком много в ней чужеземного для умбарцев. Следовало бы называться не Дхакирой Лайали - а иным именем. Более подходящим.

Не было ничего более подходящего в мире, чем перевод этого имени - и слепая провидица не отказалась от него. Еще и потому, что могла вернуться в горы - и поднять те племена силой этих двух слов - и третьего, тайного. Однако - козырь пусть будет козырем. Пока что достаточно быть повелительницей морей и бурь - и жалкого города, истекающего презрением, остервенело роющего себе не могилу - древний склеп. Такой же древний, как пустые их традиции.
Традиции становятся важными когда не за что более зацепиться. Лайали милосердно прощала им эту блажь.

-Что касается последнего, мой господин, то у меня уже есть агенты в семьях. И заключенный с ними договор… убедителен. Они верны мне - впрочем, следует найти еще агентов - на случай. Под каждой тайной должно быть по тайне, ибо море не прощает глупцов. Как и наш Владыка. А волков я найду. Это будет полезной разминкой для моих агентов - и нужно же занимать себя чем-то, покуда флот не выйдет в море. И заодно убедиться что в мое отсутствие город останется верен и единоличен - не погрязнув вновь в разборках семей.

Жестом приказав служанкам отойти - те стайкой упорхнули к дверям, не дожидаясь пока Дхакира встанет с кресла, на котором сидела покуда её волосы расчесывали и сушили  - она поднялась и приблизилась к назгулу, удобно устраиваясь на полу у его ног, двигаясь, как обычно, одновременно и как кхандская наложница, и как повелительница целого мира, после чего с коварно-мягкой улыбкой коснулась ноготками меча на коленях Тар-Кириатана.

Её достоинство заключалось не в холодности, что даже сейчас следовала за ней невидимым шлейфом. И не в чопорности - достоинстве королев, как мнил Гондор - а вот в этой гремучей смеси доступности, опасности и зарождающегося величия.

- Еще одно условие, господин. Я хочу чтобы мое обучение оставалось в тайне ото всех - разумеется, кроме владыки Майрона. И разумеется, если вы того пожелаете. Это - необязательно, но доставит мне удовольствие. - Последнее слово прозвучало с непередаваемым выражением, столь полно соответствующем и её облику, и её поведению. - Итак, я согласна - как же мы будем скреплять это соглашение?

Быть может на её лице отразилось бы отвращение - не будь она наделена иным зрением, даровавшим ей возможность видеть истинное обличье назгула. Ужас, отразившийся на лицах служанок у дверей можно было пить, как тягучее пряное вино, которое только скупые разбавляют водой, стирая насыщенный аромат. Быть может, она бы и задумалась - природа наделила её умом, так или иначе - но оказавшись на знакомом поле, разум отступил, наблюдая со стороны.
У её рук оглушительно холодно. Влюбленные склоняются к стопам её, полные истомы и жажды, но по тонким пальцам течет лишь ледяная морская вода.
Тягучим кошачьим жестом Шакти потянулась к нему, отбросив иные имена - жертвенность не была в её природе - но жертвенности свойственна уязвимость, а это еще одно соблазнение. Властью над хрупким телом живой женщины, видящей лишь то, что видели там, в прошлом.

- Ничто не связывает лучше, чем единение, мой господин.

Голос упал до шепота - и шептать она умела лучше, чем иные петь - Лайали отбросила иные имена, оставив лишь "Ночь". Зачем память, боги и жертвы - здесь, в миг разгорающегося дня, она переступила через закат к самой страстной части своей сути. Движения остались мягкими - она сбросила капюшон с Короля-Чародея, пробежала пальцами по доспехам - и ускользнула, оставив следы тепла живых рук на холодном мертвом металле.

- Так какова ваша мысль, Тар-Кириатан, Король-Чародей Арнора?

Вопрос, ответ на который давно ясен - но это сплетение намеков странным образом позволяло ей выглядеть недоступной - до сих пор недоступной, хоть черный, подобный назгульскому плащу, халат сполз на плечи, а подол - будто сам собой - завернулся так что бы обнажить белое бедро.
Провокация - подойди, возьми, дотянись - это не дается тебе легко - но все же падает в руки, словно спелый фрукт в протянутые ладони садовника.

Кто еще был способен смотреть так на мертвое давно создание, на внушающего Ужас слугу Владыки? Для Дхакиры Лайали Король-Чародей останется в памяти королем - но никогда ни одного из назгулов она не назовет призраками. Для неё они были живы куда больше чем те, в ком текла горячая кровь.

Отредактировано Дхакира Лайали (2016-11-10 23:35:57)

Это не было истиной - никогда желание Дхакиры не брало верх над разумом - они всегда следовали рука об руку. Но сейчас - погружаясь в чужое прошлое, сквозь столетия - она позволила себе забыть сны и пророчества - не отмеряя строгой рукой точную меру страсти - позволяя выйти на свет всему, что в ней было.
А было многое. Кровь, серебро и горький вереск, с легким привкусом моря на белоснежной коже - и величайший дар любить в конкретный отрезок времени, на который Король -Чародей стал просто мужчиной - а она просто женщиной, пробуждающей первородное, истинное, истовое.

И лед может гореть.

Это было колдовством. И песней. То, как Лайали, ночная королева, уступала страсти - пропуская её сквозь себя, и, мешая жестокость с нежностью, воплощая хрустальные лунные лилии в стальной оболочке - отдавая куда больше, чем забирая, не требуя, не приказывая, не моля. Она была в его ладонях, в его руках, без остатка, полностью - и не было мужчин до этого мига - не будет их после.
С ними - иная женщина с её именем и лицом, телом и кровью - это не важно, мелко, бессмысленно. Как сгорающий от ненависти к себе и ревности к её любовникам бедный отец. Изломанное орудие - так много их было - так много их будет, но как не сомневались они - так и Король-Чародей не сможет сомневаться, видя в распахнутых слепых глазах истинное свое отражение, окруженное волнами золотых её волос.
Такое не удержать в пределах покоев. Теперь к ненависти или подобострастности будут примешиваться трепет и отвращение - но в движениях Шакти больше обещаний, чем укора - да и какой укор, если меж ладоней горит неживое мертвое пламя.

И, сгорая, лед не осыпается пеплом.

Когда Тар-Кириатан покинул её наконец, она притворилась спящей - белая кожа на серебристых простынях, пропахших страстью и горькой полынью - мужчине не следует выдумывать причин что бы покинуть женщину после подобного. Это исконно женское искусство - не мешать, когда помочь не следует. Иначе легко выставить себя служанкой или высокомерной шлюхой - а так - не высказать ни равнодушия, ни излишнего почтения. Ни неловкости тем боле.

Впрочем, служанки вернулись быстро - с горячей водой, снова наполняя ванну, и укладывая свою госпожу в неё - руки их дрожали, на на лице отражался лишь страх - ждали они лишь омыть мертвое тело - Дхакира Лайали не тянула на мертвеца - на сытую кошку. Хитрую кошку.
В поверьях горцев говорилось, что разделив ночь с мужчиной, получаешь часть его силы - почему бы и не поверить в это теперь. Какая смертная еще удостаивалась подобного - какая смертная могла бы вообще соблазнить первого слугу Владыки? Глупцы и гордецы назвали бы это унизительным.

Но море - море не прощает глупцов, а Шакти - самые темные его воды, омывшие вороную обжигающую сталь.

Отредактировано Дхакира Лайали (2016-11-11 00:31:23)

...а также убедись в том чтобы все услышали какая это честь и благодарность. Пусть ищут предателей в своих рядах.  Иди - замок почти проснулся. - прозвучал из амулета голос королевы, буквально таки исполненный вселенской печали. Действительной печали - ведь она узнала о предателях. Ещё одних предателях в её рядах.

Пусть и не тех, что ей нужны. Пятая колона во все времена была основой поддержания порядка, и терять её назгул не собирался. Как, впрочем, и свергать сейчас королеву. Именно поэтому его слуги, как и положено отлично вышколенным слугам, затаились, послушно скормив дезинформацию агентам королевы, которая должна была получить свою версию причин и следствий, способную объяснить причину гибели столь ответственных персон. И, разумеется, она её получила. Практически правда. Но все же... не совсем. Однако в этом самом "не совсем" и скрывалась истина.

Впрочем, даже если эту группу раскроют, всегда найдется тот, кто сможет реализовать его планы. А пока - пусть Дхакира наслаждается своей властью, считая себя самым крупным пауком в этой банке, что, в сущности, являлось истиной. Но не стоило забывать о той личности, что держит банку в руках.

Однако же Орхальдора сложившаяся ситуация более чем устраивала, не вызывая ни малейших пререканий. Как, впрочем, и у его брата, лучезарного Тар-Кириатана. Что не могло не радовать. Так что за свою безопасность некоронованная могла не переживать. По крайней мере - в ближайшее время.  Или переживать.

Цепь размышлений прервалась появлением на арене действий Хэлкара, нарушившего царивший порядок вещей. Довольно неожиданно нарушивший, на деле говоря, поскольку желания прислушиваться к их постельным утехам немертвый не испытывал совершенно никакого, предпочтя вместо этого заняться делом и вернуться к подготовке коронации.

***

Богато украшенная зала практически утопала в непроглядном мраке, скрадывавшем большую часть украшений помещения. Но вместо этого создавалось значимое впечатление таинственности и мрачной торжественности, укрывающей в своих глубинах нечто до жути величественное и таинственное.

Именно это и заставляло аристократов все чаще и чаще прикладываться к подаваемому по приказу Орхальдора вину, способному несколько облегчить груз гнетущего впечатления, создаваемого окружающей атмосферой. Впечатления, которое не способна была заглушить беседа. Да и алкоголь в крови тоже не до конца избавлял от данных впечатлений. Восемь факелов на большую залу - явно не достаточное количество по мнению многих аристократов.

Но назгул имел совершенно другое представление, напрямую связанное с накаливанием атмосферы. Внимание было взведено, и теперь никто не мог расслабиться, не позволяя себе даже на миг отвлечься от наблюдения за тем, что таилось вокруг, что могло скрываться во тьме. И ничто так не укрепляло их в этом стремлении, как воздействие ауры назгулов, располагавшихся в двух диаметрально разных местах: если король чародей застыл у трона, то позицией его собрата была дверь, в сущности своей представлявшая единственный выход из помещения, естественно не бывшего тронной залой, вопреки наличию трона в её дальнем конце. Ибо Орхальдор не хотел проявления излишних случайностей. А так - одна дверь, один вход и выход. Все просто и элементарно.

Но вот и все гости заняли свои места. А вскоре помещение покинули слуги, присутствие которых на церемонии было бы крайне нежелательным. Теперь в зале оставалось место лишь для местной аристократии. И, разумеется, двух преданнейших слуг повелителя, ожидавших прибытия королевы.

Которая изволила явиться, походкой правительницы входя в залу. И триумф её в этот момент мог бы омрачиться лишь кривоватой улыбкой назгула, скрывавшей в себе нечто такое, от чего даже столь хладнокровной стерве, каковой была Дхакира, могло бы стать неловко. Улыбкой, видимой лишь ей. И предназначенной только для неё.

Двери закрылись. Они дождались королевы.

Следующее описание может поразить вас сценами излишей жестокости
Мы предупреждали.

Траурный марш, безысходность и муки.
Предсмертные вопли отчаянных фраз.
Сталь топора и могучие руки
Срезают тепло с умоляющих глаз.

Сталь топора и могучие руки
Срезают тепло с умоляющих глаз.

Шаг, за ним ещё один. Орхальдор внимательно наблюдал за шествием королевы, сумевшей не только обрести могущество, но и соответствовать ему в полной мере своих варварских представлений о таковом. Ей не хватало сдержанности, не хватало величия. Но с тем же успехом данные качества заменяли уверенность в себе и своих силах, легкая грация хищного зверя, преследующего долгожданную добычу. Добычу, которая больше не способна сопротивляться её воле и желаниям. И это было по-своему красиво, что нельзя отрицать. Да, она здесь была по праву. По праву сильного.

Легкий щелчок призрачных пальцев, и служители запирают двери за вошедшей властительницей, исключая возможность того, что кто-то посмеет вмешаться в происходящий ритуал, испортив величественность происходящего действа. А следом в дверь, едва слышно, уперлось нечто массивное, окончательно лишая двери возможности распахнуться вновь. По крайней мере с внутренней стороны. Ибо такова была воля Орхальдора, посланца владыки Майрона.

Шаг, за ним ещё один. Хэлкар милостиво взирал на шествие владычицы, ещё не коронованной, но достойной стать королевой. Некоторое удовольствие представляющимся зрелищем отражал его призрачный взор, следящий за грациозной походкой прелестной девы, сейчас, во мраке, представлявшейся холодной и  отстраненной. Но Король-чародей знал, что она может быть и совершенно иной. Диким зверем - и покладистой домашней кошечкой. Скрытной, коварной и очень изворотливой змеей, готовой идти по трупам ради достижения своих сомнительных целей. Он не обманывался красотой юной девы, поскольку вполне осознавал сущность милого монстра, скрывающегося под столь приятной глазу маской. Но это его не смущало. Совершенно.

Два шага вперед, и он встречает Дхакиру на ступенях перед троном, в какой-то момент замерев подобно статуе, посвященной одному из королей древности, пробуждающей в присутствующих суеверный ужас, и лишь усиливающий их страх перед чуждыми этому миру назгулами, в данный момент являвшимися для таковых самой объективной реальностью.

Давление руки ангмарца, опустившейся на плечо королевы, заставляет её стать на колени, присев на подушку, специально для этой цели установленную у подножия помоста, на котором был расположен её трон. Так было необходимо. Ибо всегда будет тот, кто стоит выше королевы, тот, в чьей воле приказать ей просто умереть, и она погибнет, как бы не желала жить. Он знал это. И она должна это понять, для того, чтобы в дальнейшем не совершать ошибок.

- Преклони колени, дочь умбарских берегов. Опустись - и внимай моему гласу. Ты - и каждый из тех, кто здесь присутствует, пусть запомнят этот день, как то время, когда ты обрела власть над телами и душами своих подданных. Ты, добывшая власть силой, получаешь на неё полное право. Я, Тар-Кириатан, король
Ангмара, первый среди слуг нашего властителя, Майрона, именем и властью его, дарую тебе, Дхакира Лайали, титул королевы Умбара, первой среди черных нуменорцев, влад...

Однако же нашёлся тот, кто решил прервать момент, оттолкнув в сторону стоявшего перед ним вельможу, и быстрым, неуловимо лёгким движением выпрямив ладонь в сторону королевы, словно бы желая указать на источник их бед и тревог. Однако же движение это не осталось бессмысленным поступком обезумевшего от восторга поклонника, поскольку с его ладони сорвалась сама смерть, представшая перед собравшимися в виде небольшого метательного клинка, устремившаяся по направлению к шее королевы, беззащитной в этот момент, как никогда. Ибо никогда смерть не была так близка, и не была остановлена в последний момент.

Ибо Хэлкар ожидал подобного исхода, поэтому клинок, вырвавшийся из-под рукава убийцы, поразил совершенно иную мишень - бронированное запястье Короля-Чародея, принявшего смертельный удар на себя. И тут же контратаковавшего, пусть и не самым лучшим оружием. Корона - изящная корона королевы Умбара, долженствующая опуститься на голову повелительницы морей, полетела в убийцу, поразив его своим полуторакилограммовым весом, слишком значительным для того, чтобы череп мужчины выдержал столь сокрушительный удар, и не раскололся с тихим, но отчетливо слышимым треском.

Хриплый звук, с которым воздух, покинул легкие жертвы Хэлкара, прозвучал одновременно с тем, как выплеснувшиеся из пробитого черепа убийцы капли крови окропили первые ряды собравшихся, на краткий миг озаряя теплом озябшие от могильного холода, источаемого посланниками Саурона, тела тех, кто стоял достаточно близко к месту действия. А дальше его заглушил крик, заливистости и чистоте которого могли бы позавидовать многие певицы и менестрели. И крик этот заглушил шум от падения тела, которое оттолкнул от себя до этого момента столь вальяжный господин, на лице которого теперь застыло выражение абсолютного, ни с чем не сравнимого ужаса.

Но беда не приходит одна. Равно как и убийцы, странным образом затесавшиеся в ряды светской публики. Падение нескольких тел, через которые переступил воин с одноручным клинком, устремившийся к королеве с правого бока, чудесным образом заглушилось криком вокальной примадонны, но смертельный выпад вновь не достиг цели, на этот раз столкнувшись с обнаженным клинком разъяренного назгула, ставшего близ королевы, и отклонившего удар в сторону от себя, придавая совершенно не нужную инерцию клинку воина, что и стало для него смертельным обстоятельством, поскольку в следующий момент выпад совершил сам Тар-Кириатан, единым, практически безболезненным для его противника ударом, пронзив его мозг выпадом, совершенным через глазницу, и завершившуюся вышедшим из кости острием меча.

Второй мертвец рухнул наземь всего через пару секунд после того, как этот недальновидный поступок совершил его не менее неудачливый товарищ. Но людям хватило этого времени для того, чтобы поднялась паника, и без того сдерживаемая с огромным трудом, поскольку само влияние присутствия назгулов проявляло для этого самую благоприятную обстановку. Испуганные гости рванулись к дверям, отринув заботы о том, как к их поступку отнесется окружение, или же сама королева. Убитые стали последней каплей в чаше ужаса, поднесенной им в тот мрачный день.

Но в дверях стоял Орхальдор, шагнувший навстречу толпе, способной снести не только хлипкую преграду в виде скромного назгула, но и мощную, тяжелую дверь, пребывавшую за его спиной. Но, тем не менее, этого так и не произошло, поскольку хватило всего одного точного и меткого броска тела непомерно тучного, однако же шустрого господина, оказавшегося около двери самым первым, для того чтобы толпа не просто замедлилась, но и даже наоборот - опрокинулась навзничь, подобно костяшкам домино, выстроенным в единую цепь; подобно зданию, спроектированному неумелым зодчим, чьи опоры не выдержали веса строения над ними. И вновь слышались крики - но на этот раз это были крики боли тех, кто пострадал при падении, крики ужаса, испытываемого теми, кто не понял произошедшего, и стоны, принадлежащие тем, кто кричать не мог. Но даже и здесь нашелся храбрец, знавший путь к освобождению пути, и метнувший факел в фигуру, покрытую темным плащом. В ту самую личность, что оставалась практически единственной преградой между ними и свободой.

Но длинный меч уже покинул ножны, и факел был плашмя отбит в сторону. В сторону толпы, ещё не успевшей подняться с колен. В слабые, беззащитные жертвы, которые в этот час сгубила страсть к пышным одеяниям, слишком легко подверженных пламени, занявшемся среди переплетения рук и ног тех, кто, не отойдя от паники, пытался подняться на ноги.

На этот раз крики звучали громче, ибо попытки загасить пожар не приводили к явно выраженному положительному результату, являясь лишь каплей в море необходимых для этого усилий. В зале проявлялся вполне ощутимый аромат жаренного мяса, который оттеняли нотки откровенного запаха гари. Ибо веселье было в самом разгаре.

Однако даже эти вопли не могли заглушить голос Орхальдора, готовящегося встретить подступающую толпу привычным ему способом, издавна знакомым и не способным потерять в эффективности. И пусть считается, что он не так силен в магии. Но все же умения его были неоспоримы.

Угасает надежды последний оплот,
Час приходит молить о прощеньи.
Расскажите, как сладок предательства плод,
Как приятно грехов отпущенье.
Темнота пожирает мольбу: пощади!
Страх терзает живых безраздельно.
Милосердие мрака прохладой могил
Выявляет свое проявленье.
Так возрадуйтесь, люди, час жатвы пришел!
И никто не получит спасенье
Пусть мой смех предвещает последний предел
Как бескрайней любви изявленье.
Всем великий игрок предоставил места,
Наблюдайте за драмой последней
Роль для каждого в пьесе он вам указал
Но для вас нет единой - победной.

Там где пир правил бал, разражается мор
Час для смерти настал. Имя ей - Орхальдор!

И толпа замерла в ужасе, не будучи способной совершить ни единого движения. Застыло всё: люди, прекратившие бессмысленно мельтешеть перед глазами, и замершие от ужаса, блики на стенах, угасшие в бескрайнем мраке, огонь, прекративший излучать свет в присутствии истинного мрака, брат назгул, так же, как и сам Орхальдор, упивавшийся моментом, и даже пространство вокруг.

Все, кроме Смерти в материальном проявлении, начинавшей свою жестокую и бесчеловечную жатву, начавшуюся с ближайших к нему жертв, павших быстро и практически безболезненно. Шаг вперед, и клинок заносится над женщиной, с ужасом вглядывавшейся в окружающее пространство, но не способной увидеть совершенно ничего в полной темноте. Ничего - включая собственную смерть, зависшую в нескольких сантиметрах над её грудью. И с тихим, влажным звуком вошедшей в плоть стали, прервавшей её существование. Вторая жертва погибла так же глупо, всё ещё находясь во власти оцепенения, вызванного заклятием назгула. Третья, и четвертая - все они погибли тихо и безмолвно. Но пятый закричал, разрывая оковы безмолвия, повисшего в тронном зале. Крик возобновился, но теперь действия людей стали более оправданными. Они пытались подниматься. И голова шестого, отброшенная от тела сильным ударом ноги, попала в даму, стоящую на ногах, и все же затмившую своим трубным гласом, перекрывшим шум прочей человеческой возни, связанной с попытками спасения.

И толпа начала биться, стараясь бежать, но без представления о направлении всё это было тщетно. Кто-то стремился к стенам, о которые и бился в бессмысленном отчаянье, кто-то выбирал верное направление, двигаясь прямо навстречу двери... перед которой по-прежнему пребывал нуменорец. А кто-то выбирал не менее не верное направление - прямиком в сторону того угла, в который Хэлкар увел Дхакиру Лайали, для того, чтобы облегчить для себя обеспечение её безопасности, весьма ценной в данный момент. Да и в остальном, эта дева не была лишена некоторой привлекательности для короля-чародея, в этих событиях избравшего для себя более легкую роль защитника, и предоставив большую часть действий брату. Большую - но не всю, поскольку каждый, кто имел неосторожность приблизиться на расстояние удара его меча, превращался в превосходную мишень для отработки ударов.

Взмах клинком - и россыпь пальцев эффектно пролетает в воздухе, для того, чтобы в какой-то момент, ударившись о стену, замереть на полу. На обратном движении клинок снова встречается с руками несчастной жертвы, пытавшейся прекрыть кровотечение второй рукой, и на этот раз от тела отделяются сразу две кисти, делая обладателя культей обезумевшим от боли страдальцем, устремившимся в совершенно обратном направлении. Но Хэлкар не стал его преследовать, понимая, что его незадачливого противника вряд ли можно отнести к живым людям, несмотря на то, что тот пока этого не понимает. К тому же, помимо него есть и другие жертвы. Например - идиот, пытавшийся отмахиваться от окружающего пространства саблей, крепко сжимаемой его ладонью. Момент выжидания и красивый, идеально выполненный рубящий удар пресекает шею окровавленного вельможи, единым ударом остро отточенного меча обезглавливая его, благодаря чему фонтан крови, выплеснувшийся из шеи бедолаги с изрядной силой, забрызгал и без того перепачканных гостей, обозначая ориентир для тех, кто рискнет приблизиться к ангмарцу.

А бойня набирала обороты с катастрофической для гостей скоростью. Те, кому удалось провести несложную логическую цепочку и догадаться о том, что шансы выйти живым из этой заварушки катастрофически падают, старались продать свою жизнь подороже, обнажив свое личное оружие и встречая вероятного противника меткими ударами клинков, отрубавших различные конечности, выпускавших наружу внутренние органы, пронзавших слабую, мягкую плоть, и проливавших кровь буквально потоками, из-за чего, вскоре, любой звук шагов сопровождался ужасающим по своей натуре, и крайне противным звуком хлюпанья крови под ногами, или же куда более отчетливо-мерзкими звуками, производившимися в результате наступания в человеческие потроха, которых в этом зале лежало достаточно много, стоит признать.

Но, безусловно, признанным мастером в доле увеличения доли творимого хаоса был, без сомнения, назгул, переходивший от тела к телу, и собиравший кровавую жатву сильными ударами клинка, то отделявшие часть черепа жертвы, от другой её половины, то разделяя надвое уже само туловище жертвы, с тихим хрустом перерубая весьма прочный костяк позвоночника. Или же нет, если удар был нанесен особенно изящно, и не наносил урона скелету. Орхальдор находил особое изящество в творимой им структуре смерти, поэтому старался не повторяться, каждую из жертв стараясь убить особым, отличным от иных образом, будь то выдавливание мозга пальцами через глазницы, или же банальное расчленение противника на множество различных деталей, собиравшихся между собой весьма причудливым образом.

И он бродил ангелом смерти среди совершенно беспомощных перед ним жертв, не опасаясь сопротивления с их стороны, по идее вполне способного угрожать его нежизни, или, по крайней мере, материальности. Но зачем зрячему бояться слепых?..

И, наконец, проведенная по залитому кровью полу королева вновь заняла свое место на подушке у трона, влажно хлюпавшей под её ногами, и выделявшей капельки жидкости по мере того, как все большая часть веса Дхакиры на ней умещалась. Церемония продолжалась, ведь корона до сих пор не заняла свое место на её царственном челе. Но теперь церемония изменилась. Девушка могла видеть, что оба назгула стоят рядом с ней, и даже более того.

Орхальдор, приблизившись, возложил влажную длань на чело королевы, произнеся простую, в своей сущности, фразу.

- Благославляю тебя, Дхакира, на долгое царствование. Мудрое, и угодное нашему владыке.

Иного не было необходимо. Ритуалы нужны для народа, так что здесь не кому было оценить красивой словестности, если бы таковая употребилась. Никто, кроме Дхакиры, и не был способен это сделать. Но вряд ли её состояние сейчас отличалось безмятежным спокойствием, свойственным обоим назгулам.

А тем временем Хэлкар нашел корону, вытащив её из всё ещё теплого, и даже почти горячего тела первой жертвы этого вечера. Затем, оттерев её, насколько это было возможно, от серого вещества убийцы, он убедился в том, что венец непоправимо испорчен, погнут и перекошен. Но все же в этом таилось свое собственное очарование. Так было даже лучше.

- Теперь ты - королева. Правь правильно, Дхакира. - проговорил Тар-Кириатан, возлагая корону на голову единственного выжившего человека в этом зале. И усмехнулся, находя нечто забавное в картине открывавшегося вокруг пейзажа.

А Орхальдор, уже успевший дойти до выхода из места адской бойни, тихонько постучал в дверь три раза, после чего створки распахнулись, являя его взору группу перепуганных слуг и стражей, среди которых не было ни одного равнодушного. По крайней мере даже те, кто повидал многое, и был похож на опытного вояку, не смогли удержать содержимое собственного желудка при себе даже от той малой толики, что они увидели в освещенном пространстве.

- Помещение - убрать. Мясо - на кухню. В сегодняшней программе пир в честь коронации.

Особо слабонервные снова упали на колени, извергая остатки своих пищевых соков. А некоторые даже не успели подняться.

Забросив удерживаемую в руке голову обратно в дверной проем, Орхальдор направился в свои покои. На пире он должен выглядеть презентабельно.
Кровавый след отчетливо выдавал каждый шаг назгула до самой ванной, надолго впечатавшись в пол умбарского дворца.
[AVA]https://i.gyazo.com/bddfed84546385bfe4d30b567df3b727.jpg[/AVA]
[NIC]Орхальдор и Хэлкар[/NIC]
[STA]Хе-хе-хе...[/STA]

Отредактировано Орхальдор (2017-07-15 09:52:56)

— Ты ещё не наигрался, брат?

Тихий смех назгула нарушил атмосферу тревожного ожидания, буквально пропитавшую пространство тренировочной арены, заставив присутствующих обернуться на иной голос, обладатель коего ступил в круг практически вслед за последним из стражников.

Считается, что скрыть присутствие назгула практически невозможно. Само ощущение угнетенности и ужаса, окружающего могущественных полководцев Мордора, выдавало их любому стороннему наблюдателю. Однако же существовала малая, и незначительная оговорка и в этом правиле: скрыть свое присутствие назгул может лишь в присутствии другого назгула, что с успехом и продемонстрировал Орхальдор, уже успевший сменить свои безвозвратно загубленные одежды на новые одеяния: вместо кожаных доспехов и крепких одежд — шелка и бархат, не способные защитить ни от кинжала, ни от стрелы. И мантия того же толка, крайне необычного для назгула бордового оттенка, впрочем, не казавшегося странным, или же излишним тому, кто способен оценить этот тонкий ход черного юмора мрачного призрака.

— Я могу заметить, что это взаимно. И думаю, что ты будешь не против, если я составлю тебе компанию.

Подойдя ближе к стражникам, Орхальдор осмотрел их пристальным взглядом, проникающим прямо в глубины души. Даже не смотря на то, что его глаз, как таковых, видеть люди не могли. Но замогильный холод, проникающий и в кости, всё равно сковывал тела неподдельным ужасом. Привычное зрелище, в котором не было ничего необычного.

— А наши юные друзья могут посмотреть.

Подойдя к оружейной стойке, призрак выбрал два наиболее удачно сбалансированных прямых клинка, что заняло у него не больше пяти минут, и снова вернулся на арену.

— Твой ход, Хэлкар. Я жду.

Многие считают, что назгулы неуязвимы и непобедимы. Отчасти это утверждение действительно является верным. Но, по сути, так или иначе, лишь отчасти. Другая же часть этой истины гласит: если ты бессмертен, ты всегда сможешь использовать вторую попытку, и исправить ошибки, допущенные в первый раз. Однако же и назгулы ощущают боль, получают раны.

Тем более специфичным было противостояние двух отнюдь не неуязвимых существ, на полном серьезе готовых сразиться на настоящем, вполне боевом оружии. Тяжелый, двуручный клинок в руках Хэлкара и два куда более легких, длинных одноручных меча у Орхальдора. Глубоко нестандартная ситуация на поле боя: слишком редко встречаются обоерукие мечники, способные одинаково хорошо использовать обе руки. Крайне сложная стратегия, и необычайно тяжелая реализация, однако же, дающая колоссальное преимущество тому, кто способен воспользоваться ситуацией.

Разные стили, отточенные и выверенные за годы, проведенные в сражениях, встретились на едином поле боя. Осталось лишь нанести первый удар.

И промедление. Никто не торопится вступить в бой первым. Инициатива хороша лишь в тот момент, когда противник обескуражен, и не ждет атаки. Но оба назгула прекрасно представляли ситуацию, и понимали, что могут воспользоваться ситуацией в свою пользу. Когда опыт обоих воинов насчитывает множество сотен лет, сложно оставаться беспечным.

И вот, удар. Быстрый, почти молниеносный. Смертоносный за счет своей неотвратимости, ведь человеческий глаз практически не способен уследить, среагировать, успеть. Да и нечеловеческий, строго говоря, тоже. Впрочем, Орхальдору это было и не нужно, ведь реагировать он начал ещё до того момента, как пришло осознание происходящей атаки. Рефлексы, отточенные сотнями и тысячами поединков, позволяли не задумываться над собственной защитой. Как и над атакой.

Резкий рывок, и мечи сталкиваются с громким скрежетом, уводя острие клинка Хэлкара по измененной траектории дальше вверх, в то же время, как Орхальдор пошёл на сближение, поднырнув под перекрещенные полосы отточенной стали, и нанося рубящий удар по задней части коленного сустава, не защищенной доспехами.

Однако же клинок встретил на своем пути клинок, выставленный в косом жестком блоке, затем перешедшем в элегантный контрудар, усиливший инерцию меча и направивший удар вверх, в то же время, как сам Орхальдор вновь резко сократил расстояние, направив лезвие меча прямо в центр корпуса Хэлкара, что является в сути своей смертельным ударом для весьма и весьма многих фехтовальщиков, поскольку собственный клинок именно в этот момент является той самой помехой, что привела на дно могилы уже не одного противника назгула, привыкшего использовать любую неточность стиля противника в своих интересах. И ему искренне было интересно, как же сумеет выкрутиться собрат, потому что столь быстрое поражение было бы даже не смешным.